Неточные совпадения
Пошли его хоть в Камчатку, да дай только
теплые рукавицы, он похлопает руками, топор в руки, и пошел рубить себе новую
избу».
«И куда это они ушли, эти мужики? — думал он и углубился более в художественное рассмотрение этого обстоятельства. — Поди, чай, ночью ушли, по сырости, без хлеба. Где же они уснут? Неужели в лесу? Ведь не сидится же! В
избе хоть и скверно пахнет, да
тепло, по крайней мере…»
Кучера с них брали за воду в колодце, не позволяя поить лошадей без платы; бабы — за
тепло в
избе; аристократам передней они должны были кланяться кому поросенком и полотенцем, кому гусем и маслом.
Изба была оклеена обоями на городскую руку; на полу везде половики; русская печь закрыта ситцевым пологом. Окна и двери были выкрашены, а вместо лавок стояли стулья. Из передней
избы небольшая дверка вела в заднюю маленьким
теплым коридорчиком.
Все там было свое как-то: нажгут дома, на происшествие поедешь, лошадки фыркают, обдавая тонким облаком взметенного снега, ночь в
избе, на соломе, спор с исправником, курьезные извороты прикосновенных к делу крестьян, или езда
теплою вешнею ночью, проталины, жаворонки так и замирают, рея в воздухе, или, наконец, еще позже, едешь и думаешь… тарантасик подкидывает, а поле как посеребренное, и по нем ходят то тяжелые драхвы, то стальнокрылые стрепеты…
— А птичная-то
изба теплая, хорошая?
Вообще, все довольны, все рады весне и
теплу, потому что в зимнее время
изба, наполненная какою-то прогорклою атмосферой, наводит уныние даже на привыкшего к ней мужичка.
Зато, часа через два, когда семейный обед готов, хозяйка заботливо закутывает печь, и в
избе делается светло и
тепло.
На вакации, перед поступлением в Александровское училище, Алексей Александров, живший все лето в Химках, поехал погостить на неделю к старшей своей сестре Соне, поселившейся для деревенского отдыха в подмосковном большом селе Краскове, в котором сладкогласные мужики зимою промышляли воровством, а в
теплые месяцы сдавали москвичам свои
избы, порою о двух и даже о трех этажах.
Улегся я на лавке. Дед и мальчишка забрались на полати… Скоро все уснули.
Тепло в
избе. Я давно так крепко не спал, как на этой узкой скамье с сапогами в головах. Проснулся перед рассветом; еще все спали. Тихо взял из-под головы сапоги, обулся, накинул пальто и потихоньку вышел на улицу. Метель утихла. Небо звездное. Холодище страшенный. Вернулся бы назад, да вспомнил разобранные часы на столе в платочке и зашагал, завернув голову в кабацкий половик…
Их дома не удивляли огромностью и великолепием: большая комната, называемая светлицею, отделялась от черной
избы просторными и
теплыми сенями, в которых живали горничные, получившие от сего название сенных девушек.
— Нет, братцы, как здесь ни
тепло, в
избе, надо полагать,
теплее, — сказал он без всякой торопливости, зевнул даже несколько раз и потянулся, — ей-богу, право, о-о. Пойду-ка и я тяпну чарочку: вернее будет — скорее согреешься… К тому и пора: надо к селу подбираться… О-хе-хе. Авось найду как-нибудь село-то — не соломинка. Скажите только, в какую сторону пошли ваши ребята?
— Да,
избы славные, сухие и
теплые, и от пожара не так опасны, — возразил барин, нахмурив свое молодое лицо, видимо недовольный насмешкой мужика.
Поповский дом был не велик. Своими руками строил его поп Мирон и выстроил переднюю
избу сначала, а потом заднюю, да наверху светелку. Главное, чтобы зимой было
тепло попадье да поповым ребятишкам. Могутный был человек поп Мирон: косая сажень в плечах, а голова, как пивной котел. Прост был и увертлив, если бы не слабость к зелену вину.
В
избе кузнеца было очень
тепло и опрятно: на столе лежали ковриги, закрытые белым закатником, и пахло свежеиспеченным хлебом; а со двора в стены постукивал мороз, и кузнечиха, просыпаясь, с беспокойством взглядывала в окна, разрисованные ледяными кристалликами, сквозь пестрый узор которых в
избу светила луна своим бледным, дрожащим светом.
И пока я спал, мы с Селиваном были в самом приятном согласии: у нас с ним открывались в лесу разные секретные норки, где у нас было напрятано много хлеба, масла и
теплых детских тулупчиков, которые мы доставали, бегом носили к известным нам
избам по деревням, клали на слуховое окно, стучали, чтобы кто-нибудь выглянул, и сами убегали.
Через день об этом происшествии знали в городе и в округе, а через два дня отец с тетушкою поехали в Кромы и, остановясь у Селивана, пили в его
избе чай и оставили его жене
теплую шубу. На обратном пути они опять заехали к нему и еще привезли ему подарков: чаю, сахару и муки. Он брал все вежливо, но неохотно и говорил...
Нет сомнения, что Григорию было гораздо привольнее щелкать челноком в
теплой, просторной
избе, посреди многочисленного общества таких же, как и он, лихих ребят, чем тащиться в зной и дождь за тяжелою сохою.
В начале улицы еще было ветрено, и дорога была заметна, но в середине деревни стало тихо,
тепло и весело. У одного двора лаяла собака, у другого баба, закрывшись с головой поддевкой, прибежала откуда-то и зашла в дверь
избы, остановившись на пороге, чтобы поглядеть на проезжающих. Из середины деревни слышались песни девок.
Никита, укутавшись и вжав голову в плечи, так что небольшая борода его облегала ему шею, сидел молча, стараясь не потерять набранное в
избе за чаем
тепло.
— Да, оно конечно… Только уж привычка… У нас крестьяне даже
избу не метут, чтобы
теплее было.
Они вошли в хорошую, просторную
избу, и, только войдя сюда, Макар заметил, что на дворе был сильный мороз. Посредине
избы стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья, давая ровное
тепло, сразу проникавшее все тело. Огонь этого чудного камелька не резал глаз, не жег, а только грел, и Макару опять захотелось вечно стоять здесь и греться. Поп Иван также подошел к камельку и протянул к нему иззябшие руки.
Сели, смотрим — деревенька наша как парчой и золотом на серой земле вышита. Опускается за рекой могучее светило дня, жарко горят перекрытые новой соломой крыши
изб, красными огнями сверкают стёкла окон, расцветилась, разыгралась земля всеми красками осеннего наряда, и ласково-сине над нею бархатное небо. Тихо и свежо. Выступают из леса вечерние тени, косо и бесшумно ложатся на нас и на звонкую землю — сдвинулись мы потеснее, для
тепла.
Не оставь, матушка, меня своею милостью… век буду за тебя молить бога; мне у тебя здесь так-то хорошо…
изба теплая… совсем обогреюсь… не оставь… родимая…
— Что надо, парень? Да ты шапку-то надевай, студено. Да пойдем-ка лучше в
избу, там
потеплей будет нам разговаривать. Скажи-ка, родной, как отец-от у вас справляется? Слышал я про ваши беды; жалко мне вас… Шутка ли, как злодеи-то вас обидели!..
Это бывает оттого, что где-нибудь на земле воздух очень разогреется, а в другом месте остынет, — тогда и начинается ветер, и низом идет холодный дух, а верхом —
теплый, так же как с надворья в
избу.
И песня лилась за песней, то полная шири и грусти, то полная веселья и удали, среди
тепла и блеска тропиков, среди далекого океана, напоминая слушателям далекую родину с ее черными
избами, морозами, бездольем и убожеством, горем и удалью.
— Как ваша деревня прозывается, стари́нушка? — спросил Никифор Захарыч, войдя в
избу и снимая с себя промерзшую дубленку. Он позамешкался немного, убирая лошадей. Василий Борисыч в это время успел уж скинуть шубу и залез в
теплое местечко, на полати.
Поставив лошадей, Никифор с Васильем Борисычем вошли в
избу. Не приборна она была, и сразу заметно, что запущена лишь в последнее время, но все же таки в ней было
тепло, а для приезжих это было всего дороже.
— Марье Ивановне наше наиглубочайшее! — входя в комнату, весело молвил Марко Данилыч. — А я сегодня, матушка, на радостях: останную рыбку, целых две баржи, продал и цену взял порядочную. Теперь еще бы полбаржи спустить с рук, совсем бы отделался и домой бы сейчас. У меня же там стройка к концу подходит…
избы для работников ставлю, хозяйский глаз тут нужен беспременно. За всем самому надо присмотреть, а то народец-от у нас
теплый. Чуть чего недоглядел, мигом растащут.
Видно, что эти люди, пока плыли сюда на арестантских баржах, скованные попарно наручниками, и пока шли этапом по тракту, ночуя в
избах, где их тело невыносимо жгли клопы, одеревенели до мозга костей; а теперь, болтаясь день и ночь в холодной воде и не видя ничего, кроме голых берегов, навсегда утратили всё
тепло, какое имели, и осталось у них в жизни только одно: водка, девка, девка, водка…
Вдали начали вырисовываться в тумане темные силуэты деревьев и крыши
изб; у околицы тявкнула собака. Мы поднялись по деревенской улице и вошли во двор. Здесь тумана уже не было; крыша сарая резко чернела на светлевшем небе; от скотного двора несло
теплом и запахом навоза, там слышались мычание и глухой топот. Собаки спали вокруг крыльца.
Он спал в
теплой комнате, в мягкой постели, укрытый одеялом, под которым была тонкая свежая простыня, но почему-то не испытывал удобства; быть может, это оттого, что в соседней комнате долго разговаривали доктор и фон Тауниц и вверху над потолком и в печке метель шумела так же, как в земской
избе, и так же выла жалобно...
Вечером я вышел на крыльцо. Небо было в густых тучах, в темноте накрапывал
теплый дождь. За ручьем мигали редкие огоньки деревни. Я вглядывался в нее, старался различить
избу Афанасия. Но ничего не было видно. Только черные тучи медленно клубились над деревней, и между ними виднелись пятнистые, мутно-бледные просветы неба.
Помолившись Богу и положив несколько земных поклонов, Аксинья полезла на лежанку, где на ночь устраивала себе постель. На лежанке было
тепло и уютно. Толстая птичница с удовольствием протянула усталые ноги и, закрыв глаза, сладко зевнула на всю
избу. И вдруг, в ту самую минуту, когда приятная дремота уже подкралась к отяжелевшей голове Аксиньи, чей-то резкий, крикливый голос прокричал отчетливо на всю
избу...
— А чтобы ноги у нас не отнялись в
тепле да в холе сидючи… Волки мы были, волками и умрем. Лес нам нужен, воля, а не
избы теплые. Не на спокой шли мы к тебе, а на дело. Сам, чай, ведаешь…
— А мы вам тут
избу построим, красивую да
теплую… Ишь, вы без меня тут как обстроились…
Ночь была темная,
теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав 30 верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у
избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный Штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
Чистил как-то Левонтий около парадной
избы двустволку, засвистал солдатский походный марш своего королевства… Услыхал королевич, по лицу словно облако прошло, задумался. Клюнуло, стало быть, — вспомнил. Царица к ему с
теплыми словами, плечом греет, глазами кипятит, а он ей досадный знак сделал, не мешай, мол, слушать… С той поры Левонтия и близко к крыльцу не подпускали. Определили его за две версты в караульное помещение, дежурным бабам постные щи варить. Свисти, соловей, сколько хочешь…